Отзыв о лечении и реабилитации в Германии

Мой муж, Игорь Иванович Долуцкий, прошел длительный и успешный курс лечения в клиниках консорциума Krankenhaus Merheim и RehaNova в Кельне. Мы хотим от всей души поблагодарить врачей, медсестер и медбратьев, весь персонал этих клиник за отличную работу и помощь нам. Отношение немецких медиков и к Игорю, и ко мне было внимательным, солидарным, человеческим. И не только тех, кто непосредственно лечил его в Кельне, но и тех, кто в невозможно короткий срок (4 дня!) организовал наш перелет туда и затем осуществлял координацию всего процесса лечения и реабилитации Игоря. 

Мне бы очень хотелось закончить на этом свое письмо. Но теперь, когда Игорь поправляется и, надеемся, скоро снова начнет работать, я не могу не думать о том, почему для его спасения понадобились такие огромные деньги и почему пришлось для этого ехать в Германию. Проведя семь месяцев рядом с ним, в больничных палатах в Москве и в Кельне, я убедилась, что абсолютно ничего из того, что было сделано в Германии, не могло бы быть сделано в Москве. Для его лечения не применялось никаких лекарств или особого оборудования, которого не было бы в Москве. Не было никаких сверхъестественных операций или врачебных подвигов, напротив, в Германии я видела кропотливую, тщательную и дисциплинированную работу, иначе говоря, отсутствие торопливости и соблюдение правил со стороны врачей и среднего медицинского персонала, квалификация которого вызывает восхищение.

Я совсем не хочу сказать, что этого не было в Москве. Игорю очень повезло в том, что он попал в отделение неотложной нейрохирургии Института Склифосовского, которым руководит проф. В.В. Крылов. Там ему сделали первую операцию и выходили после очень тяжелого послеоперационного осложнения в отделении нейрохирургической реанимации. Это отделение возглавляет Сергей Владимирович Ефременко, который, собственно и спас Игоря, конечно, с помощью прекрасных врачей и медсестер, которые в этом отделении работают. Вместе с тем, уже в этом отделении Игорь в первый раз получил пневмонию и был на грани сепсиса, который, как я понимаю, и является главной причиной смерти послеоперационных больных. Иначе говоря, это внутрибольничная инфекция, полный букет которой Игорь получил уже в Институте Склифосовского. (В Кельне один из медбратьев сказал мне, что никогда не встречал больного, у которого было бы столько разных бактерий, резистентных к большинству антибиотиков). У меня нет ни оснований, ни намерений винить в этом персонал отделения, хотя бы уже потому, что в реанимационном боксе, где в кельнской клинике лежит один человек, в отделении нейрохирургической реанимации Института Склифосовского их лежит четыре или пять. Но я не могу отделаться от мысли, что неистребимая, как я понимаю, во всех московских клиниках больничная инфекция, так опасная для больных с ослабленным иммунитетом – это средневековье. Средневековье, с которым по сути дела смирились все, даже честные и хорошие врачи.

К сожалению, не все московские врачи, встретившиеся на нашем пути, оказались такими. Из Института Склифосовского Игорь был переведен в московскую 83 клиническую больницу, в неврологическое отделение для реабилитации. Игорь находился там за деньги, его двухмесячное пребывание там обошлось в 600 тыс. рублей. Сравнивая теперь процесс его реабилитации в 83 больнице и в кельнской клинике Rehanova, я вижу не просто колоссальную разницу, а – без преувеличения – пропасть, которая отделяет процесс реабилитации в Германии от того, что называлось тем же именем в Москве. Только один пример. В обе клиники Игорь поступил после искусственной вентиляции легких, с трахеостомой, т.е., с трубкой, которая вставляется в трахею и через которую подключается аппарат. В Германии прошло пять недель интенсивных занятий со специалстом, который активизировал процесс глотания. Как объяснил мне главный врач клиники Rehanova, нарушение глотательного рефлекса является не только следствием установки трахеостомы, но и неизбежным осложнением после кровоизлияния в мозг, которое перенес Игорь. И соответственно, восстановление этого рефлекса, комплексная тренировка мышц и голосовых связок, защищающих дыхательное горло от попадания туда пищи, является необходимым условием для удаления трахеостомы, после того, как необходимость в искусственной вентиляции легких давно отпала. В Германии трахеостому удалили после пяти недель тренировки и после специального обследования, позволившего это сделать. Но и после удаления трахеостомы немецкие врачи очень постепенно, в течение нескольких недель переводили Игоря на нормальное питание.

Я не могу представить себе, что врачи 83 больницы всего этого не знают. Однако в 83 больнице трахеостому удалили через 6 дней, тут же разрешили нормально питаться и послали на гимнастику в общий тренажерный зал отделения. В этом, собственно, и состоял там процесс «реабилитации». После месяца такой реабилитации у Игоря вновь поднялась температура, причину которой врачи этой больницы не могли установить две недели. Только после того, как в конце марта его забрали в реанимацию, мне сообщили, что у него пневмония, сепсис и, наконец, инфаркт. На мой вопрос о том, как же получилось, что выздаравливающий человек, каким Игорь был, приехав к ним в начале февраля, к концу марта оказался в столь критическом состоянии, заведующая неврологическим отделением А.Н.Бобровская, лечащий врач А.А.Беляев и профессор И.В. Молчанов, не только не знали, что ответить, но и сам вопрос им казался неуместным. «Что делать, так получилось», – так можно описать их реакцию, на мои приставания, вызывавшие только раздражение. Я не чувствовала ни малейшего ощущения собственной ответственности за происшедшее, только желание поскорее от меня отделаться. При том, что было очевидно, что Игорь был доведен до тяжелого сепсиса не только в результате совершенно неадекватного, как я теперь понимаю, процесса реабилитации, но и совершенно непрофессиональной борьбы с температурой – путем назначения жаропонижающих и антибиотиков «вслепую», без своевременного и правильного микробиологического анализа.

Но, к сожалению, в 83 больнице мы столкнулись не только с небрежностью и непрофессионализмом врачей, но и с преступным, по сути дела, желанием уйти от ответственности за неправильное лечение сепсиса путем постановки ложного диагноза «инфаркт», который должен был, как я понимаю, подстраховать их на случай плохого исхода. Этот диагноз с самого начала вызвал сомнение немецких врачей, они провели три обследования сердца Игоря и не нашли никаких признаков инфаркта, которые должны были бы неминуемо проявиться. Это позволяет мне утверждать, что в 83 больнице (заведующая реанимацией Н.Н. Пулина) был намеренно поставлен ложный диагноз, иначе я должна допустить, что в этой больнице работают абсолютные непрофессионалы. Диагноз «инфаркт», с которым Игорь приехал в немецкую клинику, стоил нам нескольких дополнительных недель обследований и, соответственно, огромных денег.

Я понимаю, что произошедшее с нами – лишь одна из бесчисленных человеческих историй, возникающих при столкновении людей с нашей медициной. (Недавняя смерть пианиста Николая Петрова – результат точно такого же типичного сценария: инсульт – больничная инфекция – сепсис.) В том, что состояние российской медицины катастрофическое, никого убеждать не надо. Хуже всего, на мой взгляд, что, как об этом свидетельствует наш пример, дело не в недостатке финансирования. 83 больница – богатое и внешне очень благообразное заведение. Все медицинское оборудование, которое использовалось для обследования и лечения Игоря в Германии, есть и в этой больнице. Но за этим фасадом – полное разложение. Разложение профессиональное, этическое, человеческое. И боюсь, что именно это в первую очередь характеризует современное состояние нашего здравоохранения, 83 больница тут совсем не исключение.

С этим надо что-то делать. Это касается не только нас: мы, слава богу, выкарабкались. Но такое чудовищное, невозможное положение не должно сохраняться.

С почтением,

Татьяна Ворожейкина.